Лесные командировки Соловецкого лагеря

И. Г. Галкова
Международный Мемориал, Москва

Статья посвящена одной из малоизученных страниц истории исправительно-трудовых лагерей в СССР, относящейся к концу существования Соловецкого лагеря особого назначения и началу складывания системы ГУЛАГ. Этот эпизод имеет особую значимость для истории – он ознаменован довольно известным международным скандалом, который вскрыл преступность новой системы и отчасти спровоцировал ее будущее глубокое засекречивание. Речь пойдет о лагерных лесозаготовительных работах, которые велись на побережье Кандалакшского залива Белого моря вдоль линии Мурманской железной дороги в 1929–1931 гг. Два этих года были периодом колоссального разрастания Соловецкого лагеря и лихорадочных преобразований его структуры, приведших в итоге к упразднению Управления Соловецких лагерей и созданию Беломорско-Балтийского лагеря.

СЛОН был убыточен – новая лагерная система должна была не просто приносить прибыль, но и решать важнейшие для экономики государства задачи. Первая и главная ставка изначально делалась именно на заготовки древесины, поэтому лесных подразделений лагеря – «командировок» – в 1929 г. в этой местности появилось особенно много. Заготовленный лес шел преимущественно на экспорт и продавался по сравнительно низким ценам, т.к. лагерная продукция имела невысокую себестоимость. Эта практика довольно быстро привела к негативной реакции на международном уровне: в 1930 г. целый ряд ведущих держав высказался за бойкотирование советских товаров, дешевизна которых объяснялась применением на производстве принудительного труда. Прямым следствием скандала стало прекращение лагерных лесных работ на участках вдоль Мурманской железной дороги. Таким образом, активные лесозаготовки Соловецкого лагеря на побережье Кандалакшского залива продолжались не более двух сезонов (1929–1930; 1930–1931 гг.).

Архивных источников, отражающих этот недолгий, но важный эпизод лагерной истории, практически не сохранилось – едва ли не единственным официальным документом, содержащим некоторую информацию о структуре и положении дел в береговых отделениях Соловецкого лагеря, к которым относились командировки, представляются отчетные документы комиссии А. М. Шанина (апрель 1930 г.)  Другим немаловажным источником являются публикации в лагерной прессе, прежде всего в газете «Новые Соловки», где в номерах за 1930 г. регулярно публиковались заметки, рапортующие о ходе работ на лесозаготовительных дистанциях. Очень ценны сведения мемуарных документов – несколько воспоминаний бывших заключенных и одного сотрудника Соловецкого лагеря, при всех неточностях, неизбежно присутствующих в такого рода текстах,  представляют многие подробности организации работы и быта лесных командировок. Информация письменных источников, оставляющая в тени многие важнейшие детали (в том числе расположение конкретных лагерных пунктов) в последнее время пополнилась результатами полевых исследований – Международным Мемориалом было проведено две экспедиции (2015 и 2016 гг.), посвященных поиску, фиксации и первичному изучению сохранившихся следов командировок, прежде всего остатков лагерных построек. Обобщенную картину того, что удалось понять при исследовании всех этих источников, я и постараюсь здесь представить. В статье будут рассмотрены основные аспекты становления лагерной лесной промышленности в целом и в Карело-Мурманском крае в частности; представлены организация лесных командировок и положение заключенных, отражение международного скандала на повседневной жизни лагеря и его значение для системы.

СТАНОВЛЕНИЕ ЛАГЕРНОЙ ЛЕСНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

С момента основания Соловецкого лагеря особого назначения в 1923 г. лесозаготовки были одним из основных занятий заключенных – поначалу, впрочем, не приносившим никакой прибыли. В отчете о первой инспекции лагеря, составленном В. Д. Фельдманом в сентябре 1923 г., еще до официального создания СЛОН (т.е. до утверждения положения о нем, хотя сам лагерь, в котором содержалось боле трех тысяч заключенных, уже существовал), говорилось о том, что хозяйство, унаследованное от Соловецкого монастыря, не имеет шансов на развитие в прибыльное производство. «Все работы и промыслы могут быть только подспорьем для внутренних потребностей лагеря. Никакой самоокупаемости, промышленности, как [и] торговли лагерь вести не может за крайней скудостью природы и отсутствием естественных богатств». Заготовок древесины поначалу не хватало даже на собственные первичные нужды: «Запаса дров в лагере нет, и своими силами их не будет. Зимой будет холод и голод».

В ближайшие 2–3 года, тем не менее, на островах были развернуты лесозаготовительные работы, которые сразу обрели славу наихудшего варианта лагерной доли. Иван Зайцев, перечисляя самые тяжелые повинности в лагере (работа на лесопильных заводах, сплав леса, прокладка дорог, ломка камней, осушение болот, торфоразработки, выделка кирпича), писал, что «превыше всех и все затемняют это лесозаготовки». Однако «непосильный для большинства двенадцатичасовый тяжелый труд был лишь методом массового убийства, но не служил еще целям эксплуатации и коммерческой выгоды», – отмечал при этом Борис Ширяев . При всей неэффективности этих работ они едва не привели к уничтожению естественной природной среды островов  – леса на Соловках было слишком мало. С 1926 г. Соловецкий лагерь был переведен на самоокупаемость, и в этом же году лесозаготовки вышли на берег. Первые рабочие командировки появились в Карелии, в районе Пан-озера. Заготовленный лес поступал в Кемь, на лесозавод, построенный перед Первой мировой войной на паях архангельскими, а также английскими и голландскими купцами.

Восстановленный после войны и революции завод с начала 1920-х гг. обслуживался заключенными Соловков. Уже тогда основная часть его продукции предназначалась для продажи за рубеж.

В 1926 г., судя по публикациям в лагерной прессе, уже существовала и частично реализовывалась идея лагерного освоения Карело-Мурманского края, способная заменить собой процесс его колонизации вольными переселенцами. Колонизация края была объявлена в 1923 г., но уже через 2–3 года стало очевидным, что проект не приведет к желаемым результатам.
Потенциальные ресурсы Карело-Мурманского края, главным из которых являлся лес, были вполне осмыслены еще в царское время. Главными препятствиями для их освоения были редкая заселенность и отсутствие дорог. Появление в 1916 г. Мурманской железной дороги открывало новые возможности развития территорий, однако их реализацию затормозила революция и гражданская война. В 1923 г. новое советское правительство вернулось к этой идее. Главной нерешенной проблемой теперь оставалась нехватка людских ресурсов. Население края состояло из небольших, редко расположенных деревень, карельских и поморских, жители которых существовали преимущественно рыбным промыслом. 25 мая 1923 г. Советом труда и обороны было принято «Положение о колонизации Карельско-Мурманского края». Освоению подлежали прежде всего территории вдоль Мурманской железной дороги, а ее управление трансформировалось в «промышленно-транспортный и колонизационный комбинат», который и должен был заниматься обустройством поселков для переселенцев и обеспечением их работой. Но, несмотря на развернутую пропаганду, приток населения был невелик, а решившиеся на переезд крестьяне из южных областей попадали в непривычных условиях в еще большую нужду, чем та, от которой они бежали . Уже в 1927 г. Мурманский промышленно-транспортный и колонизационный комбинат был закрыт. Новое решение – освоение территорий при помощи заключенных, людей априори несвободных в поисках лучшей жизненной доли – постепенно показывало все большую состоятельность. Вскоре Кемский пункт, как рапортовал один из лагкоров газеты «Новые Соловки», писавший под псевдонимом Н.Л.,  стал «не только пересыльным этапом, но и распределителем соловецкой рабочей силы на материке», это была «выросшая за год крепкая застава, которую посадил УСЛОН на берегу материка и вокруг которой лепятся сейчас новые и новые рабочие ячейки трудовых Соловецких лагерей». Кроме лесозаготовок в Карелии силами лагеря было начато строительство Кемь-Ухтинского тракта,  появились рыболовецкие фактории в Чупе и на Кольском полуострове.

Однако в полную силу лагерные работы на материке развернулись в 1929 г. Именно в этом году, 11 июля, вышло постановление Совета Народных комиссаров «Об использовании труда уголовно-заключенных». Документ явился результатом работы специальной комиссии Политбюро под руководством наркома юстиции Н. М. Янсона. Проблема убыточности и плохой организации работы мест заключения в СССР была осмыслена вместе с назревшей необходимостью освоения природных богатств Сибири и Севера. Постановление предписывало ОГПУ «расширить существующие и организовать новые исправительно-трудовые лагеря… в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы». Практически одновременно – 12 июля – вышло Постановление Совета Труда и Обороны «О реорганизации лесного хозяйства и лесной промышленности». В соответствии с ним лесозаготовительные конторы должны были преобразоваться в государственные предприятия – леспромхозы, подчиненные лесозаготовительным трестам. Лесные массивы передавались им в долгосрочное пользование (на 60 лет).

Очевидна связанность двух постановлений. С одной стороны, в управлении Лесного хозяйства создавались максимально удобные условия для планомерной сплошной вырубки леса в огромных масштабах, причем все лесозаготовки должны были контролироваться «сверху» органами ВСНХ и НКПС; с другой – изыскивалась максимально удобная в таких условиях рабочая сила, заключенные-лагерники со сроком заключения более трех лет, не получавшие за свой труд никакой платы и не имевшие возможности его бросить. Набрать нужное количество подневольных работников не составило больших проблем…

Репрессивная политика государства оказалась удивительным (вернее всего, уже продуманным) образом соответствующей промышленным нуждам и планам по использованию заключенных. В июле 1928 г. на пленуме ЦК ВКП(б) Сталиным была объявлена необходимость «усиления классовой борьбы по мере завершения строительства социализма». Была развернута борьба с так называемым вредительством, стоившая свободы (а в ряде случаев и жизни) многим представителям технической интеллигенции; борьба с «контрреволюцией в деревне» в начале 1930 г. была оформлена постановлением ЦК «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации».

Большая часть раскулаченных отправлялась в ссылку, но члены «кулацкого актива» приговаривались к расстрелу или к заключению в лагерь. Прокатилась волна арестов в среде ученых-гуманитариев (в том числе по знаменитому «Делу Академии Наук»). Соловецкие лагеря стремительно набирали новые трудовые ресурсы. Подавляющую часть новых заключенных составляли крестьяне – именно их выносливость и привычка к ручному труду, еще не уничтоженная принуждением, в первую очередь требовались на лесозаготовках.

Число заключенных, в начале 1928 г. составлявшее 12 909 человек, за год выросло почти вдвое, до 21 900 человек, а еще через год эта цифра утроилась: среднегодовой показатель на сезон 1929/30 гг. – 65 000 человек. На начало 1931 г. население лагеря составляло уже 71 800 человек.

Привлечение лагерного контингента к лесозаготовкам, конечно, дало результаты, с лихвой перекрывшие все мыслимые выгоды от свободной колонизации края. Начальник лагеря Александр Ногтев в 1930 г. рапортовал о колоссальном росте доходов лагерной лесной промышленности: 63 000 р. в сезон 1926–1925 гг.; 2 355 000 р. в сезон 1928/29 гг; в текущем сезоне 1929–1930 гг. обозначен плановый показатель 7 458 000 р.

ТРЕТЬЕ ОТДЕЛЕНИЕ СЛОН

В 1929 г. вдоль Мурманской железной дороги и по берегам Кандалакшского залива появилась плотная сеть командировок, составивших Третье отделение Соловецкого лагеря с управлением в Кандалакше. Всего, по данным отчета комиссии Шанина, в апреле 1930 г. СЛОН состоял из пяти отделений, каждое из которых имело свое управление и, по сути, функционировало как отдельный лагерь . К Третьему отделению относились все командировки, расположенные вдоль Мурманской железной дороги от Энг-озера до Мурманска, а также на части Кольского побережья залива. Некоторые из них к тому времени уже существовали около года или двух, большинство же основывалось первыми пригнанными на место этапами заключенных.

В отчете комиссии говорится, что Третье отделение «имеет заключенных 9 700 человек, находящихся а) на лесоразработках Колвицкой, Бабинской лесных дач (Колвицкая и Бабинская дистанция), б) на лесозаготовительных, лесоразделочных и лесопогрузочных работах вдоль линии ж/д к северу от ст. Эньг-Озеро до Мурманска включительно, г) на земляных работах в Мурманске, д) на рыбных промыслах в Кандалакшской губе и е) рыбная фактория в селении Териберка на океанском берегу Кольского полуострова». Перечень мест работы приблизительный – места лесозаготовок на огромной дистанции от Энг-озера до Мурманска никак не уточнены.

Организацией принудительных работ в лагере занимались производственные отделы, каждый из которых имел определенную специализацию: лесозаготовительный, рыбопромышленный, дорожно-строительный, сельскохозяйственный. В территориальных отделениях они были представлены производственными частями. Каждой части подчинялось несколько командировок соответствующей специализации.  Все виды работ были сезонными, и потому заключенные регулярно перебрасывались с одной командировки на другую. Зимой – в лесозаготовительный сезон – большинство из них становилось лесорубами.

Лесозаготовительный отдел отвечал за «руководство работой лесозаготовительных частей при отделениях (Лагеря) и отдельных пунктах по осуществлению последними производственных заданий по линии работ лесозаготовительных, сплавных, по выкатке, биржевых, топливо-погрузочных, лесоэкспортных, по обслуживанию рабсилой лесозаводов, по эксплоатации лесозаводов в районах приписных участков и по прочим работам, связанным с вышеперечисленными операциями – как по обязательствам с контрагентами, так и для Управления».

Лесозаготовительный отдел заключал договора с государственными трестами – Желлес и Экспортлес, в ведении которых находились лесозаготовительные дистанции. Северная дистанция включала в себя окрестности Пин-озера, Энг-озера, Чупы, Великого острова; Колвицко-Бабинская дистанция – территории южного берега Кольского полуострова. Заготовленный лес поступал на лесозаводы. Два из них (лесозаводы №№45 и 46) работали на островах Ковдской губы. Оба они были построены в начале века на паях с финскими и шведскими купцами (заводы Бергрена и Стюарта), в 1918 г. были закрыты, а в 1924 г. восстановлены и переоборудованы Желлесом в рамках программы колонизации края. С 1928 г. заводы стали обслуживаться заключенными Соловецкого лагеря. Еще один завод уже в советское время был построен в Кандалакше  (Лесозавод № 4).

С территории вырубки бревна вывозились гужевым транспортом к месту их дальнейшей переброски. До лесных бирж при  заводах они доставлялись сплавом по рекам, озерам и морю. Также значительная часть леса перевозилась по железной дороге. Одним из важнейших перевалочных пунктов являлась командировка Чупа-пристань, где отдельная железнодорожная ветка была проложена на причал – лесоматериалы здесь перегружали из вагонов на пароходы, одновременно шла выкатка и погрузка сплавного леса. В заметке «Новых Соловков» от 28 июня 1930 г. говорится о колоссальном увеличении объема леса, который планируется отгрузить в этом году по сравнению с прошлым («150 000 брёвен, 250 000 шпал, 100 000 слиперсов и 3 000 русских куб. саженей пропса» вместо всего лишь «7 200 брёвен», отгруженных в 1929 г.!). Это сравнение лишний раз подтверждает, что именно сезон 1929–30 гг. явился началом небывало интенсивных заготовок леса в регионе, и привлечение лагерного труда здесь имело решающее значение. Командировка Чупа-пристань, существовавшая к тому времени уже, по меньшей мере, два года , стремительно расширяется, вокруг нее вырастает серия других командировок: «В связи с предстоящими работами командировка Чупа-пристань будет развёрнута — в ожидании партий новых рабочих строятся бараки — до их окончания раскинуты большие палатки вместимостью по 60 человек (…) В Чупинскую группу входят командировки: Чупа-пристань, 55 квартал, 1015 квартал и Чупа — раб. поезд».
 
Заключенными осуществлялись все же не все этапы работы: часть из них брал на себя лесозаготовительный трест. Так, в заметке о работах на Северной дистанции сказано, что «Согласно договорам с Желлесом заготовки производятся без вывоза леса» . Кроме завербованных работников Желлеса к вывозу бревен (а иногда, возможно, и к самой вырубке леса) привлекались и крестьяне из местных сел и деревень. Эти работы тоже носили принудительный характер, и за отказ или даже высказанное недовольство крестьянин мог поплатиться переходом в разряд заключенных. По воспоминаниям Ф. А. Трофимова, в конце 1920-х гг. студента Петрозаводского лесотехникума, учащихся регулярно отправляли на авральные работы по выкатке леса, причем работали они бок о бок с заключенными. Но основной рабочей силой, принимавшей на себя большую часть работы – собственно вырубку и первичную обработку леса, во многих случаях вывоз , сплав, выкатку, погрузку  заготовленных бревен – были все же заключенные Соловецкого лагеря.

ПОЛОЖЕНИЕ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

Несмотря на то, что  лавинообразный рост числа заключенных был спланирован на  административном уровне, сам лагерь совершенно не был к нему готов. Особенно тяжелым оказался, судя по всему, 1929 год, на который пришелся пик поступлений новых арестантов. Кемский пересыльный пункт не имел достаточного резерва жилых помещений; бараки переполнялись сверх всякой меры, и само существование в них было немалым испытанием . Из Кеми людей стремились поскорее отправить к месту работ, чтобы освободить пересылку для новых этапов.

К месту работ на командировки Третьего отделения они отправлялись поездом в сопровождении конвоя, а по прибытии на станцию шли к месту назначения пешком. Все командировки были расположены вдоль железной дороги, однако порой до них приходилось идти по 15–20 километров. Преодолеть это расстояние после нескольких дней голода и мук в поездах и на пересылке могли не все. Начальник конвоя, сопровождавший этап в 200 человек от станции Пояконда до командировки Великий остров в ноябре 1929 г., рапортовал потом, что трое изможденных заключенных отстали от группы, двое из них замерзли насмерть. Судя по всему, такой результат при доставке рабочей силы был сочтен лагерной администрацией более чем успешным, так как конвоир не только не был привлечен к ответственности за смерть людей, но и получил премию.

Вновь открываемые командировки были в действительности просто местом, указанным лагерной администрацией по согласованию с лесозаготовительным трестом. Первые партии заключенных должны были сами обустраивать пространство будущего лагеря, ночуя до той поры под открытым небом или в шалашах. По их свидетельствам, сначала выстраивался дом для начальства и охраны, затем – здания штрафного изолятора, вышки для надзирателей, потом хозяйственные постройки и в самом конце – жилой барак для заключенных.

Жизнь на лесной командировке в описании бывшего сотрудника лагерной охраны предстает такой: «В дремучем карельском лесу, летом окруженные сплошными болотами, а зимой обледенелые и занесённые сугробами снега, стоят два-три барака для заключённых, небольшой деревянный домик для чекистов-надзирателей и, непременное приложение, – «крикушник» (карцер – И. Г.). Бараки сделаны из сырых тонких брёвен, между которыми положена моховая прокладка, и на полметра сидят в земле. Плоская крыша из тонких сырых жердей покрыта еловыми ветвями. Пол земляной. В бараке два яруса нар из тонких жердочек. Зимой от тепла в бараке снег на крыше тает, и заключённых, спящих на верхних нарах, мочат капли воды, протекающие сквозь щели между жердями. В бараке на четыреста-пятьсот человек три-четыре маленьких тусклых окошечка и две небольшие железные печки, которые зимой топятся всю ночь. Никаких столов и приспособлений для сиденья в бараке нет».

В 2015–2016 ГГ. МЕЖДУНАРОДНЫМ МЕМОРИАЛОМ БЫЛО ПРОВЕДЕНО ДВЕ ЭКСПЕДИЦИИ, ПОСВЯЩЕННЫЕ ПОИСКУ И ПЕРВИЧНОМУ ИССЛЕДОВАНИЮ СЕРИИ КОМАНДИРОВОК ТРЕТЬЕГО ОТДЕЛЕНИЯ СОЛОВЕЦКОГО ЛАГЕРЯ, РАСПОЛОЖЕННЫХ ПО БЕРЕГАМ РУГОЗЕРСКОЙ ГУБЫ И ПРОЛИВА ВЕЛИКАЯ САЛМА. УЗЛОВЫМ ПУНКТОМ ДЛЯ ВСЕХ НИХ ЯВЛЯЛАСЬ, СУДЯ ПО ВСЕМУ, СТАНЦИЯ ПОЯКОНДА МУРМАНСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ – ИМЕННО ЧЕРЕЗ НЕЕ ПРОХОДИЛИ ЭТАПЫ ЗАКЛЮЧЕННЫХ, ДОСТАВЛЯЛИСЬ НЕОБХОДИМЫЕ ГРУЗЫ И ПЕРЕПРАВЛЯЛАСЬ В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ ЛАГЕРНАЯ ПРОДУКЦИЯ.

Данные полевых исследований, проведенных на острове Великом, полуострове Киндо и Ковдском полуострове  в целом подтверждают картину, рисуемую мемуаристами, добавляя к ней некоторые новые детали. Обнаруженные остатки построек всякий раз расположены на берегу пресноводного озера – постоянного источника питьевой воды (оз. Морцы на Великом острове, Верхнее Ершовское и Круглое озера на Киндо, Лосиное и Гоголиное озера на Ковдском полуострове).

Найденные остатки построек можно разделить на три типа.

1. Большой жилой барак (две постройки на Верхнем Ершовском озере и одна на озере Морцы) (илл. 1) – здание площадью примерно 9х24 м, состоящее из двух жилых отсеков 9х10 м и центрального пространства, в свою очередь разделенного на входной тамбур, из которого внутренние двери вели в жилые помещения справа и слева, и небольшую заднюю комнату (возможно, комнатуначальника или охранника, если соотнести этот план с описанием Дж. Китчина ). Помещения, оборудованные двухъярусными нарами, должны были вмещать около 200 человек, а в экстремальных случаях и больше (повторяемая регулярно в мемуарах цифра в 300–500 человек, видимо, относится к заполнению именно такого барака). Судя по всему, эти здания строились по типовому проекту – такая же конструкция позже использовалась на лесозаготовках УСевЛОНа и Норильлага.

2. Малая однокамерная постройка размером примерно 7х7 м (два таких сруба обнаружены на Верхнем Ершовском озере, четыре – на Круглом) (илл. 2). Сейчас трудно определить их точное предназначение, они могли быть привилегированным жильем (например, для охраны или начальника командировки) или использоваться для каких-нибудь подсобных нужд.

3. Малый барак – усеченная и несколько уменьшенная в масштабе версия большого жилого барака (два на Лосином озере и четыре на Гоголином) (илл. 3). Площадь постройки около 8х11 м, она, как и большой барак, имеет входной тамбур и расположенную за ним небольшую комнату, но общее жилое крыло только одно, размером около 8,5х8 м.

В стенах всех построек обнаружены пробуренные отверстия, служившие для крепления встроенной мебели (в большинстве случаев нар) (илл. 4). Очевидно, что такой способ обустройства сильно ухудшал теплоизоляцию помещений, однако был в тех условиях, видимо, самым простым и быстрым.

В бараках Гоголиного озера, сохранивших кое-где детали внутренней обстановки (фрагменты столов и нар) и межкомнатные двери, были обнаружены надписи, частично прочитываемые, сделанные карандашом на бревне одного из срубов и на дверном косяке другого. Указаны имена людей и места, откуда они прибыли. Одна из надписей, наиболее полная и хорошо сохранившаяся, читается так: «Абакумов В. В. 1930 г.… села Антушева 1908» (илл. 5). Вторая дата, по всей видимости, является годом рождения. Дендрохронологический анализ бревен, из которых выстроены бараки на Круглом и на Ершовском озерах, показал, что большинство из них срублены задолго до описываемых событий – в начале XX или в XIX вв. Две пробы при этом достаточно четко показывают 1928–1929 годы – момент строительства бараков следует датировать именно по ним. Странный возраст других бревен объясняется, судя по всему, тем, что для строительства использовали старую древесину – плавник, выносимый морем на берег. Имея в виду, что на жилье для заключенных администрация вернее всего желала сэкономить – а использование старой древесины означало экономию не только материалов, но и времени – такое объяснение представляется более чем логичным. Кроме бараков в двух местах (на Круглом и на Гоголином озерах) обнаружены фрагменты сооружений из жердей и досок, которые могут быть остатками караульных вышек.

Трудно сказать, была ли вокруг лагерных пунктов какая-нибудь ограда. Тяжесть работ и суровые условия (лесорубы работали зимой), видимо, избавляли охрану от необходимости строгого надзора. Вокруг всех обнаруженных мест заметны следы старых вырубок – замшелые пни, в некоторых местах – оставленные штабели бревен (илл. 6). Возраст окружающего их леса не превышает ста лет. Лес, судя по всему, вырубался под корень, оставляя местность опустошенной после рабочего сезона.

О том, как велись лесозаготовки, их свидетель писал так: «На работу заключённые идут до 10 километров. И чем дольше они работают, тем дальше и дальше им приходится ходить: вырубая лес, они с каждым днем отодвигаются от места расположения командировки. В лес заключённые приходят совершенно затемно. Десятники выдают им спички: ими они просвечивают сосны, чтобы узнать, есть ли на сосне клеймо и можно ли рубить ее. Снегу по пояс, и заключённый должен вытоптать вокруг дерева снег. Тридцать пять деревьев он должен срубить, обрубить с них сучья и окорить. А после работы, возвращаясь на командировку, он должен пройти пять-десять километров. Срубить и очистить 35 деревьев – это только основной урок заключённого» . Тяжесть работы, убогие условия проживания, не спасавшие от суровых северных холодов, удаленность от ближайшего пункта медицинской помощи (лазарет отделения, рассчитанный всего на 45 коек, располагался в Кандалакше ) быстро приводили к болезни и гибели людей. Немалую опасность представляли и лагерные сотрудники.

Частые случаи жестокости на командировках в отношении заключенных со стороны охраны и администрации (состоявших наполовину из самих заключенных) зафиксированы как в воспоминаниях, так и в документах ОГПУ. По результатам проверки комиссии Шанина было возбуждено несколько уголовных дел, в том числе «дело надзорсостава к[омандиров]ки Энг-озеро 2 (3 отделение СЛОН) Золотарева и др. в числе 8 чел., систематически истязавших заключенных, в результате чего зарегистрировано было 3 смертных случая» . Не лучше дело обстояло и на лесозаводах. В лагере Ковдского лесозавода №45 заключенных истязали проверенными соловецкими способами, о которых вспоминала дочь учителя заводской школы Елена Божко: «Барак с уголовными преступниками стоял за изгородью. С ними очень плохо обращались: зимой ставили на камень в одном белье и обливали водой или протаскивали на веревке из проруби в прорубь – сама не раз видела с чердака школы». О поездке на Кандалакшский завод №4 А. М. Шанин докладывал: «Объективная картина режима на Лесозаводе такова: прежде всего Комиссией осмотрен карцер. Это дощатый сарайчик площадью в одну квадратную сажень, без печи, с громадными дырами в потолке, с которого обильно течет вода (в этот день была теплая погода), с одним рядом нар. В этом «помещении» буквально друг на друге в момент прибытия Комиссии находилось 16 полураздетых человек, большинство из которых пробыло там от 7 до 10 суток. (….) Только накануне приезда Комиссии арестованным стали давать кипяток; ранее это считалось излишней роскошью. По поступившим жалобам Комиссией было опрошено 8 человек, туловища и руки которых были покрыты явными даже для неопытного глаза кровоподтеками и ссадинами от избиений». В материалах комиссии Шанина сохранилась запись показаний одного из заключенных, который рассказывает об издевательствах, чинимых начальником командировки в Кандалакше: «В 3 отделении на к[омандиров]ке «Кандалакша» был начальником некто Евстратов Андрей Самойлович. Здоровый парень, косая сажень в плечах. Этот занимается тем, что «ласкает», как он выражается. «Ведите его сюда, я его обласкаю». А ласкает он всегда здоровенной палкой. Однажды он на к[омандиров]ке «Кандалакша» в своей комнате так «ласкал» одного заключенного, что тот весь в крови лишился сознания. И что больше всего возмутительно – это то, что [как] человек сознательный, [он] выбирал палку с гвоздями» . Смертность на командировках была, судя по всему, очень высокой, и места захоронений умерших там до сих пор не установлены.

Естественно, что мысли о том, как избежать такой печальной участи, заботили многих заключенных. Побеги с командировок в целом были делом регулярным и имели гораздо больше шансов на успех, чем попытки бежать с Соловецких островов. Недалеко была финская граница, при хорошей подготовке и удачном стечении обстоятельств через несколько недель беглец оказывался в другом государстве. М. М. Розанов писал, что особенно много уходов случилось летом 1930 г. – после проверки Шанинской комиссией и ареста отличавшихся особой жестокостью лагерных охранников строгость надзора заметно упала . Происходили такие случаи в основном летом, и решались на них люди, занятые на более легких работах, чем лесоповал.

С лесозаготовок убегали редко. Такие случаи были чаще актами отчаяния, обреченными на неудачу, чем продуманными и спланированными операциями. Известен, впрочем, и пример удачного побега с лесной командировки Баб-дача – похоже, он стал довольно громким событием для всего лагеря, из уст в уста передававшего рассказ о том, как «несколько заключенных, не выдержав издевательств и истязаний, вооружились топорами, выданными им для работ, обезоружили стражу, разбили кладовую, взяли необходимый запас одежды и продовольствия и, в числе шестнадцати человек из шестидесяти, бывших на командировке, ушли в Финляндию». Неудачных побегов все же было гораздо больше – беглецов ловила не только лагерная охрана, но и местные крестьяне, которым за поимку беглого УСЛОНовца уплачивалось вознаграждение.

Однако при всем вышесказанном мемуаристы не раз отмечали меньшую жестокость режима на командировках, чем на островах. Здесь реже бывали случаи открытого садизма, бессмысленного издевательства над людьми, которыми славились Соловки в середине 1920-х годов. Подчинение всего режима производственным целям заставляло ценить человека по меньшей мере как рабочую единицу, необходимую для выполнения плана. Питание на командировке было несколько лучше, для заключенных с образованием и производственными навыками открывалась возможность лагерной «карьеры» в виде работы в отделах на должностях специалистов или в канцелярии управления. С 1930 г. СЛОН прекратил свое существование: теперь он назывался «Соловецкий исправительно-трудовой лагерь ОГПУ» . Наступала эпоха «перековки» – первая фаза существования ГУЛАГа, начинавшего себя выстраивать как огромную систему сосредоточения подневольного трудового ресурса и распределения его по наиболее трудоемким и необжитым участкам государственного проекта индустриализации.

Полный текст этой статьи со сносками и комментариями вы можете скачать здесь:
I GALKOVA LESNYE KOMANDIROVKI.PDF
      1.11 MB
Полный  текст статьи